Мэтр российского кино рассказал нам о результатах очередного Московского кинофестиваля, творческих планах, отношениях с детьми и желтой прессой.
Текст: АННА ЩЕРБАКОВА
– Никита Сергеевич, вы довольны результатами 29-го Московского кинофестиваля? – Ну, не я должен быть доволен, а те, кто ходил и смотрел картины. Но, в целом, я удовлетворен. В этом году мне работалось очень легко, я собрал команду друзей, единомышленников, настоящих профессионалов и чувствовал себя вполне защищенным.
– А с мнением и выбором жюри в этом году вы согласны? – Я скажу так: оно меня удовлетворило…
– Пресса активно раскритиковала вас и организацию фестиваля. Основной претензией было большое количество вечеринок и светских тусовок во время фестиваля… – Конечно, видимо, как президент фестиваля я не должен этого одобрять и не должен бывать на тусовках, по мнению многих. Однако приемы после премьеры фильма – это естественно и даже хорошо. Это нормальная западная практика. У меня не было и нет такого пуританского желания запретить все фестивальные вечеринки. Они должны быть, но вот когда вечеринки для некоторых становятся смыслом и заменяют кино – это плохо. Я против этого!
– А вас светская жизнь раздражает? Или вам это по душе? – На всех этих вечеринках я чувствую себя как на работе. Если бы не было необходимости присутствовать на них, я бы спокойно обошелся без всего этого гламура. У меня на это нет времени – я снимаю две картины, продюсирую третью – Владимира Хотиненко… Это тяжелый труд! Честно говоря, забот хватает, у меня только сегодня было 4 прямых эфира. Поход на вечеринку – для меня обязанность, дань, необходимость. Я сплю по 4 часа уже много лет. Потому что я должен много работать, а не гулять до четырех утра.
– А как же посиделки с друзьями, дни рождения?.. – Ну не до такой же степени я зануда. В принципе, люблю все это дело. Но никогда не забываю золотое офицерское правило: чем лучше вечером, тем хуже днем.
– Как вы относитесь к глянцевому образу жизни и гламуру, пропагандируемому среди кинозвезд нынче? Вы можете назвать себя глянцевым человеком? – Я не глянцевый человек, и в принципе самостоятельно никогда не стараюсь, не пытаюсь оказаться на страницах глянцевых журналов. В наше время такого «инфантильного гламура» из многих мужчин таким образом вымывается почва, многие глянцевые персонажи теряют, на мой взгляд, право называться мужчинами. Я не имею в виду мышцы. Я имею в виду определенность: «Да – да, нет – нет!» – серьезные и спокойные мужские качества.
– А вас устраивает, как наша пресса пишет про кино? – Нет. Мне не нравится, когда журналисты вспоминают про кино лишь в связи с тем, кто с кем спал или кто с кем напился. Такая пресса есть, и я никак к ней не отношусь, это данность. Так же, как сидит бомж на тротуаре – это тоже данность. Я к нему никак не отношусь. Мне его просто жалко.
– А как вы реагируете, когда про вас пишут неправду? Или когда вас ругают критики? – После всего, что про меня пишут, говорят, судачат, лгут, меня уже ничего не волнует. Есть один критерий — ты перед самим собой и Господом Богом. У меня на такие разговоры один ответ: возьмите и сами сделайте, чего ругаться-то? О чем он будет думать, пока едет домой, поднимается в лифте, включает телевизор. А что обо мне критики напишут, меня не волнует. Я не на кого не обижаюсь. Если бы я обижался, я бы отвечал. А я ни одному человеку не ответил. Уж тем более в суд не подаю — даже когда врут, страшно врут. Зачем? Дать им огромный гандикап в рекламе? Они хотят, чтобы я не работал, а судился. А я хочу работать. Мне это больше нравится.
– Расскажите про ваши планы? Как идет работа над «Утомленными солнцем-2»? – Это очень большая картина. Очень тяжелая. Должен вам сказать, что я никогда не предполагал, что может так измениться представление о том, чему учили, когда ты погружаешься в историю Великой Отечественной войны. Я посмотрел около 40 часов хроник и прочитал огромное количество воспоминаний, не исторических исследований, а воспоминаний людей. Невозможно понять, как это происходило. Почему идет по лесу семь человек, один отошел пописать, шестеро прошли дальше, упала мина, и никого из шестерых не осталось в живых? Почему именно он отошел? Почему он остался в живых? Или 56 ранений у мальчика, молодого солдата, его выхаживают всем госпиталем 8 месяцев, через 8 месяцев он в новой форме едет на фронт и на глазах всего госпиталя в машину, в которой он едет, попадает заряд и он гибнет. Почему судьба решала именно так? И в какой-то степени в фильме мы пытаемся на это ответить.
Это очень увлекательно и очень сложно. Хотя вообще более-менее хорошо делать что-то сложно, а по уровню, я думаю, этот фильм должен быть помощнее, чем «Сибирский цирюльник».
– В продолжении фильма вновь снимется ваша дочь Надя. Вы считаете ее талантливой актрисой? – Надя очень точно калькулирует эмоцию — поддерживая ее в том состоянии, когда она и не выплеснется лишний раз, и не заглохнет. Она интуитивно к этому пришла, еще ребенком, на «Утомленных солнцем». У нее вообще очень развит интуитивный аппарат актерский. Но Анна уже обладает и сильной техникой. Снимается, работает самостоятельно, заняла свою нишу, чему я очень рад. Она умеет свое существо преобразовывать в характеры, которые играет. Это и она, и не она. Ее личный опыт идет на пользу работе — это редкое качество и очень полезное.
– Дети-актеры интересуются вашим мнением? – Интересуются. Даже, можно сказать, трепещут. Им важно, что я думаю.
– Про вас и вашу семью так много всего говорят, к вам приковано внимание миллионов. Что помогает остаться самим собой и «на коне»? – Восток! Есть одна восточная мудрость: если ты спокойно сидишь на крыльце своего дома, твоего врага пронесут мимо! Вот такой восточный вектор моего православия.
 Ваш коментарий будет первым | |
|
